альбомы Psychic TV
тематические сборники
секонд хенд
спрос
обратно к статьям >>>
После войны научный мир признал Гайсина за его разработки по истории рабства, - “Править Долгой Спокойной Ночью” и “История Рабства в Канаде” (обе вышли в 1946 году), - благодаря чему он получил одну из первых Фулбрайтских стипендий (“Молодой человек, - сказал ему после вручения старый профессор-гомосексуалист, - ваша фотография произвела на комиссию сильное впечатление. Какое лицо, какие выразительные глаза!). В течение года Брайан учится во Франции и в Испании, а затем перебирается на постоянное местожительство в Танжер. Желая каждый день слышать Мастеров Музыкантов Джеджуки, через которых он неожиданно открыл для себя “магию и мистерии Мавров”, Гайсин открывает свой знаменитый марокканский ресторан “Тысяча и Одна Ночь Танжера”.
"Удивительные встречи и необычные переживания заставили меня думать о мире и о моей деятельности в нем в той форме, которую позднее окрестят психоделической... Я более трети своей жизни провел в Марокко, где магия является или являлась обыденным делом - от простого отравления соседа и порчи до глубокого мистического опыта. Вместе с другими плодами жизни я вкусил понемногу и того и другого, что до некоторой степени изменило мое мировоззрение. Любой, кому удается выбраться из тисков своей собственной культуры в иную, возвращается назад уже в ином свете... Магия, называющая себя Другим Методом... используется в Марокко более целенаправленно, чем уделяется внимание гигиене, - экстатические танцы и музыка секретных братств заменяют здесь физическую гигиену. Ты узнаешь свою музыку, когда слышишь случайно на улице. Встаешь в ряд и танцуешь, пока не настанет время платить духовику... Неизбежно что-то из всего этого просматривается в моих художественных изысканиях” (“Здесь, Чтобы Уйти”).
Через некоторое время бизнес Гайсина накрылся, “не из-за денег - из-за магии”. В “Тысяче и Одной Ночи” он нашел спрятанный амулет, пропитанный менструальной кровью: семена, камешки, обрезки ногтей, волосы с лобка, кусочки разбитого зеркала (всех по семь), и маленький сверток, в котором лежал листок бумаги. Текст, написанный справо налево, затем поворачивался и шел сверху вниз, образуя каббалистическую решетку. Брайан показал его своему учителю арабского. Тот сказал, что это призыв Джинна дыма с целью “заставить Массу Брахима покинуть этот дом - как дым покидает огонь, и никогда не вернуться...”.
Через несколько дней в Танжере начались беспорядки. Арабы требовали возвращения короля Мохаммеда Пятого, магазины закрывались, компании банкротились, женщины держали детей взаперти, а по улицам бегали обезумевшие люди, воздевая к небу руки в трехпальцевом салюте (Аллаху, Королю и Марокко). В сентябре 1955 года французы обещали Марокко независимость, в ноябре состоялось триумфальное возвращение короля. Первым из его заявлений было обещание отменить международный статус Танжера. Тот сразу стал напоминать разоренный город - сотни домов и заведений выставлялись на продажу, люди спешно переводили деньги в Женеву. Гайсин, разумеется, потерял ресторан (инвесторы заявили ему, что в его услугах больше не нуждаются), и убрался “в одной рубашке, не чуя под собой ног”(“Третий Ум”).
“Я с трудом добрался до Лондона, где продал мои рисунки Сахары, а потом перебрался в Париж по приглашению принцессы Располи... На площади Сен-Мишель столкнулся с серо-зеленым Берроузом, судорожно сжимающим в руке пакетик героина: “Хочешь затариться?” Впервые за все время, что знал его, я действительно затарился через него...” Писатель Пол Боулз всегда намекал Гайсину, что однажды так оно и произойдет.
“Мои намерения никоим образом не дидактичны,- говорит Гайсин. - Я не переношу поучений, просветительства и талмудизма. Я смотрю на жизнь как на случайное сотрудничество, обязанное обстоятельствам, при которых личность обретает себя в правильном месте в правильное время. Для нас “правильным” местом оказался “Разбитый” Отель...” (“Третий Ум”).
Берроуз уже приютился в безымянном “Разбитом” Отеле со своим старым чемоданчиком, битком набитым замусоленными манускриптами и шприцами. Гайсин раньше - в 1946 году - проживал на улочке Git le Couer в более комфортабельных условиях, обозревая из окна служащих, спешащих в министерство иностранных дел, стреляя в пролетающих мимо птиц бамбуковыми стрелами. “Разбитый” Отель не отличался столь здоровым соседством. В середине пятидесятых его обнаружил Аллен Гинзберг и окрестил “Разбитым”. Почти каждый искатель приключений в духе романа “На Дороге” останавливался в нем на пути из Калифорнии в Катманду в дни его расцвета (приблизительно между 1958 и 1963 годами). Гайсин остановился в комнате 25.
Только теперь Берроуз, пытаясь одновременно разобраться с болотом текстов “Голого Ланча” и слезть с джанка, оказался в состоянии внимать идеям магическо-технологического подхода к письму Гайсина и опробовать их в деле. Эти методы, как немедленно осознал Берроуз, были специально предназначены для выхода наружу - прочь от привычки отождествления и идентификации, прочь от человеческой формы вообще.
Писательство и живопись были составляющими искусства Гайсина, особенно после вмешательства мага в его дела в “Тысяча и Одной Ночи”. Если ему и пришлось покинуть Марокко в одной рубашке, то он изрядно прихватил под мышкой. Каббалистическая решетка символов заложила фундамент для дальнейших разработок, и его рисунки стремительно превращались в формулы и заклинания - загадки и зашифрованные послания зрителю. В Исламе мир - огромная пустота, подобная Сахаре. События написаны: MEKTOUB. Точно так же написанными стали пустыни Гайсина - сначала справо налево, по-арабски, а затем, - повернув страницу или холст, - сверху вниз, по-японски, образуя многомерную решетку. “Рисунки Брайана Гайсина соотносятся прямо с магическими корнями искусства, - писал Берроуз. - Его живопись можно назвать космической. Пространство поглощает время, то есть заключает в себя череду образов или фрагментов образов прошлого, настоящего и будущего. Вот сцена Марракеша Гайсина - движущиеся фигуры, фантомы велосипедов, машины... буквальное представление того, что действительно происходит в нервной системе человека; улица напоминает тебе о машине, проехавшей мимо вчера, или о мальчике на велосипеде, которого ты видел давным-давно: на самом деле все, что ты пережил на этой улице и на других улицах, ассоциируется с этим. Рисунки постоянно меняются, потому что ты ввергнут в путешествие во времени в сети ассоциаций. Брайан Гайсин рисовал с позиции безвременного космоса”.
Если события были написаны, они могут быть переписаны: Операция Переписи. Время предпослано, предначертано или предопределено (pre-sent) кому как нравится, и единственный способ сразиться с предначертанной, расписанной наперед Вселенной - разрезать тексты и магнитофонные записи. Заставить слова говорить самим по себе. Они никому не принадлежат; они были навязаны извне чужой, инопланетной волей.
Коллаж и монтаж ни в коей мере не были новостью для художников:
“Литература отстает от живописи на пятьдесят лет,- заявил Гайсин. - Я предлагаю перенести технику художников в письмо; Режь страницы любых книг, режь газетные полосы... вдоль например, и перетасуй колонки текста. Сложи их вместе наугад и прочитай новое полученное послание. Сделай это для себя. Используй любую систему, которая просится под руку. Бери свои собственные слова или, как утверждают, “очень личные слова” любого из живущих или мертвых. Ты вскоре поймешь, что слова не принадлежат никому. У слов своя собственная жизненная сила, и ты, или кто-то другой, может заставить их потоком низвергнуться в действие... “Ваши очень личные слова”... Конечно! А кто ты сам?” (“Третий Ум”).
“Разрежь страницу, которую ты сейчас читаешь и посмотри, что случится ”,- постоянно напоминал Гайсин. - Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать”.
"Я не говорю тебе ничего из того, что ты не знаешь. Я не покажу тебе ничего из того, что ты уже когда-то не видел. Все, что я хочу сказать о “разрезках”, должно звучать как крик отчаяния, пока ты не начнешь использовать это для себя. Ты не можешь мысленно резать, как и я не могу мысленно рисовать. Что бы ты ни делал в своей голове, это отражает заранее сложившийся, записанный образ мыслей. Режь, прогрызайся сквозь этот образ мыслей, сквозь все шаблоны мышления, если хочешь чего-то нового... Разрежь строки слов, чтобы услышать новый голос вне страницы…" (“Третий Ум”).
Написанные события и послания, спрятанные в любом куске текста, пророчествуют с помощью ножниц.
“Уходящие Минуты” (другой вариант - "Времени Нет") и “Дезинсектор!” (обе изданы в 1960 году) детализируют теорию и развитие метода “Разрезок”. Материал для работы брался из газет, писем, Библии, Корана, “Голого Ланча” и бог его знает из чего еще, разрезался и переставлялся в любых вариациях. Многие из полученных текстов относились к будущим событиям.
Гайсин открыл Берроузу возможности использования в текстовой работе магнитофона и метатез, таких, как I AM THAT I AM (Я есть, кто я есть), KICK THAT HABIT MAN (Соскочи с иглы, мужик) и RUB OUT THE WORD (Уничтожь слово). Он перебрал все их возможные комбинации, “самостоятельно выходящие из штопора языка... летящие в растущем шуме пропеллеров-значений, на которые они, похоже, были неспособны, когда их вычеркнули, а затем вставили в эту фразу…”... I AM THAT I AM? THAT I AM I AM AM I THAT I AM? ... ("Третий Ум").
Гайсин также исследовал проекции изображения, применив их в самых первых световых шоу. Вместе с молодым математиком из Кембриджа Иэном Соммервилем он разработал “Машину Мечты” - цилиндр с внутренним источником света, выдающий световые вспышки с частотой 10.56 раз в секунду (для кустарной "Машины Мечты" число вспышек варьируется между восемью и тринадцатью в секунду). Резонируя с мозгом, она создает направленную проекцию альфа-волн, повергая испытуемого в трансоподобное состояние, - погружение в несметную, причудливую смену образов, как во сне, и в многообразие цветов, - “рисует картины в голове наблюдателя”. Действие основано на том же принципе, что и в современных умственных штучках: на пациента надевают защитные очки, направляют в глаза быстро пульсирующий свет и синхронизируют внешние звуки (в Лондоне мы с приятелем, прежде чем соорудить самим Машину, баловались обыкновенным стробоскопом, регулируя частоту вспышек. - А.К.). Результат - глубокое медитативное состояние с сильнейшими галлюцинациями. Эффект чем-то напоминает калипсол без побочек (калипсол, кстати, заслуживает отдельной статьи. Когда-нибудь пробовали спид-болл дяди Коли? Мозг превращается в муху, тело - в бляху, и все “взрывается в дымке пурпурных испарений и астральных миазмов” - А.К.).
Гайсин и Берроуз намеревались осуществить “молниеносный захват цитаделей просвещения”, взяв на вооружение полное расстройство чувств, как учили столетие назад первые европейские ассасины - Рембо, Бодлер, Готье и Де Куинси. Сквозь толщу времени проступал лик легендарного Старца с Горы, Хассана ибн Саббаха, терроризировавшего в одиннадцатом веке Ислам из своей крепости Аламут. Он не оставил никаких облеченных в слово учений или доктрин. Любая мысль, согласно Хассану ибн Саббаху, должна состоять из предположений и игры воображения. Мышление Гайсина, как указывал Берроуз, категорически исключала его из любой документально оформленной религии или философской системы. Его мир был по своей сути магическим (вспомните слова Кроули: “Алхимия терпелива. Рождается в тишине. Подобно Дао, распознает божественность риска, мощь бесполезности, случай - просто столкновение двух целей”). Брайан говорил, что мы “здесь для того, чтобы уйти”. Будущее в космосе. И не в космическом пространстве, как предполагает большинство, а во внутреннем космосе. Будущее, как и Вселенная, здесь - в уме.
“... Все религии “народов Священных Книг” - Евреев, Христиан и Мусульман - основаны на идее, что вначале было Слово,- подчеркивает Гайсин. - Все, что было вызвано этими, с позволения сказать начинаниями, оказалось, похоже, неправильным и порочным... Наши методы прежде всего разрывали связь со шкалой Времени... благодаря “Разрезкам”. Имелась также идея вообще уничтожить само Слово. Именно уничтожить - а не просто разрушить его последовательный, логический порядок - и двинуться в ином направлении. Существуют другие способы общения, и попытка найти их начинается с уничтожения Слова. Если все началось с него, ладно: если нам не нравится, что получилось в результате (а нам не нравится) - , давайте обратимся к главному корню причины и радикально изменим его, перевернув на сто восемьдесят градусов…Художники и писатели, которых я уважаю, хотели быть героями, бросить вызов судьбе своими жизнями и своим искусством... Судьба предначертана, написана... И если хочешь бросить вызов и изменить судьбу... режь слова. Заставь их сделать новый мир…" ( Из интервью Гайсина журналу “Роллинг Стоун”).
Эту миссию взвалили на свои плечи Гайсин, Берроуз, Соммервиль и режиссер Энтони Бэлч, внедрявший “Разрезки” и "Метатезы" прямо в визуальный ряд своих фильмов "Towers Open Fire", "The Cut-Ups", "Guerrilla Conditions"... и многих других. Их американские соотечественники, условные “соратники по борьбе”, засевшие в “Разбитом” Отеле, по словам Гайсина, перед лицом всего этого магического действа жались, поджав хвосты, по темным углам и морально были готовы помчаться в полицию за помощью против мерзавцев, посягнувших на святая святых.
Сразу после того как ему была продемонстрирована техника “Разрезок”, Берроуз с огромным энтузиазмом предоставил под ножницы неподъемный манускрипт, из которого он выборочно состряпал “Голый Ланч”. “Разрезки” использовались в “Голом Ланче” безо всякой авторской уверенности в правильности метода,- напишет позднее Берроуз. - Конечная форма "Голого Ланча" и расположение глав были определены порядком, в котором материал - по воле случая - посылался в типографию” (“Третий Ум”).
Теперь же, с полной уверенностью в методе, он выдал знаменитую трилогию - “Нова-Экспресс”, “Мягкую Машину” и “Билет, Который Взорвался”.
"Уильям экспериментировал со своим чрезвычайно изменчивым материалом, своими собственными неповторимыми текстами, которые он подверг жестоким и беспощадным “разрезкам”, - говорит Гайсин. - Он всегда был самым упорным. Ничто никогда не обескураживало его..." (“Здесь, Чтобы Уйти”).
Грегори Корсо, с другой стороны, был очень даже смущен и подавлен. Корсо принимал участие, вместе с Гайсином, Берроузом и Синклером Бейлисом, в “Уходящих Минутах” ("Времени Нет"), первой книге “Разрезок”. Для последней страницы он написал постскриптум, откровенно признавшись, что все еще полностью ошеломлен тем, что любой может попросить его разрезать “очень личные слова” - как будто в них “нет ничего святого”, как сказал Гинзберг (“Книга Разбитых”).
“... Поэзия, которую я пишу, исходит из души, а не из словаря,- негодовал Корсо. - Уличная поэзия предназначена для каждого, но духовная поэзия - увы! не распространяется в каждой подворотне... Моя поэзия - естественная “разрезка”, и не нуждается в ножницах... Я согласился присоединиться в этом проекте к мистерам Гайсину, Бейлису, Берроузу, говоря своей музе: “Спасибо за ту поэзию, которая не может быть разрушена, потому что она во мне...” (“Уходящие Минуты”).
Гинзберг признал “серьезный технический шаг”, сделанный “Разрезками”, но добавил, что он также “сопротивлялся и противился” им, “с того момента как они стали угрожать всему, от чего я завишу...утрата Надежды и Любви; вероятно, и можно примириться с этой потерей, какой бы серьезной она ни была, если остается Поэзия, а для меня - возможность быть тем, кем я хочу: духовным поэтом, даже если я покинут всеми; но Поэзия сама становится препятствием к дальнейшему осознанию “разрезок”. Для последующего продвижения в глубины сознания, ниспровергающего любую сложившуюся концепцию Самости, личности, роли, идеала, привычек и удовольствия. Что означает ниспровержение языка вообще, слов - как медиума сознания.
Происходит буквально изменение сознания вне того, что уже было фиксированной привычкой языка-сокровенного-мысли-монолога-погруженности-ментального-образа-символов-математической абстракции. Невиданный эксперимент... упражнения мысли в музыке, цветах, безмыслии, восприятии и переживании галлюцинаций, изменяя неврологически фиксированную привычку рисунка Реальности. Но все это, как я полагал, делает Поэзия! Но поэзия, которой я занимаюсь, зависит от жизни внутри структуры языка, зависит от слов как медиума сознания и, следовательно, медиума сознательного существования. С тех пор я слоняюсь в депрессии, все еще сохраняя наркоманское привыкание к литературе...” (“Книга Разбитых”).
Гинзберг написал Берроузу из Южной Америки об ужасах яге и о своем неприятии и сопротивлении “Разрезкам”. Ответ Uncle Билла был краток и суров:
"21 Июня, 1960 года
Настоящее Время Предначертанное Время (Pre-Sent Time)
Лондон Англия
Дорогой Аллен:
Нечего бояться. Vaya adelante (иди вперед - исп.). Смотри. Слушай. Услышь. Твое сознание АЙАХУАСКИ более ценно, чем “Нормальное Сознание”. Чье “Нормальное Сознание”? К чему возвращаться?.. Сколько раз пытался ввести тебя в контакт с тем, что я знаю... Ты не хотел или не мог слушать. “Ты не можешь показать кому-либо то, что он еще не видел”. Брайан Гайсин вместо Хассана ибн Саббаха. Слушаешь сейчас? Возьми копию этого письма, положи в конверт. Разрежь по строчкам. Перетасуй их, как карты: первая против третьей, вторая против четвертой... Слушай. Разрежь и перекомпануй их в любой комбинации... Не думай об этом. Не теоретизируй. Пробуй. Сделай то же самое со своими стихами. Ты жаждешь “Помощи”. Вот она... ВЗГЛЯДОМ ПРОНЗИВ СВОИ НЕБЕСА, УЗРИ МОЛЧАЛИВОЕ ПИСАНИЕ БРАЙАНА ГАЙСИНА ХАССАНА ИБН САББАХА. ПИСАНИЕ КОСМОСА. ПИСАНИЕ ТИШИНЫ...
Уильям Берроуз
По поручению Хассана Саббаха
Вперед! Хассан Саббах
(“Письма Яге”)
Пока продолжалась Операция Переписи, одновременно шли выставки, перфомансы, анимационные чтения записей метатез и их проекций по всей Европе и Англии - период, который Гайсин характеризовал как “небывалый в отношении интеллектуального подъема”.
В 1965 году Гайсин и Берроуз оказались в Нью-Йорке, готовя текст и иллюстрации для следующего совместного проекта, - “Третьего Ума”, - ставшего законченным заявлением и выражением в словах и рисунках того, к чему они оба стремились и пришли: от первых “Разрезок” до концептуальных альбомов для наклеивания вырезок и образов, достигших кульминации в “Иероглифическом Безмолвии”. Пройдет еще тринадцать лет прежде чем книга выйдет в английском издании. Издатели, как и многие другие деятели в литературе, высоко оценивая “серьезный технический шаг”, единодушно сопротивлялись и препятствовали выходу книги на всех уровнях. Гайсин уезжает в Танжер, где начинает работу над романом “Процесс”.
"Немногие книги продались еще меньшим тиражом, и читались со все возрастающим энтузиазмом, - написал о “Процессе” Берроуз. - Возможно, основное послание книги причиняло слишком сильное беспокойство, чтобы получить всеобщее одобрение и признание" (“Здесь, Чтобы Уйти”).
В “Процессе” Слово - Женщина, инструмент женской иллюзии, который должен быть уничтожен. Роман построен на ряде необыкновенных и загадочных встреч, опытов и переживаний в Марокко. Это история Улисса О. (Отелло) Хэнсона, современного Одиссея с неумеренным аппетитом к каннабису, блуждающего по самым отдаленным уголкам Сахары. Многие его прежние приключения перестают быть приключениями, когда он встречает Миа Химмер, бесстрашную прожигательницу жизни, богатейшую женщину со времен Сотворения Мира и аферистку экстракласса. Она знакомит его со своим мистическим наркотиком грез, - Борбором, - намереваясь украсть Сахару и сделать Хэнсона императором-марионеткой Африки. Отношения последнего с Миа и ее седьмым мужем, Наследным Епископом Не От Мира Сего Островов Таем Химмером, заставляют попадать его в экстремальные ситуации, комичные, иногда ужасные и до невозможности странные. Все главы “Процесса” представлены как расшифровки кассетных записей, сделанных Химмерами и другими персонажами. Здесь нет всеведущего автора. Улисс О.Хэнсон, иногда известный как Хассан, путешественник через великую пустыню, где нет братьев, ничто не истинно, дозволено все, - обладатель этих записей и сообразно названию романа транскрибирует их, предоставляя некоторую форму последовательности и повествования тем, кто этого требует.
"Пески Настоящего Времени уносит из-под наших ног. А почему бы и нет? Великая Головоломка: “Для чего мы здесь?” - все, что в первую очередь когда-либо держало нас всех здесь. Страх. Ответ на Загадку Веков по сути валялся на улице, после Первого Шага в Космос. Его можно прочесть на бегу, но некоторые люди бегут слишком быстро. Зачем мы здесь? Вращается ли вокруг этого вопроса великий орех метафизики? Ладно, я разобью его для тебя. Прямо сейчас. Мы здесь для того, чтобы уйти!” (“Процесс”).
Таков “Процесс”. Последняя глава называется “ОНИ”. Эти Последние Слова не могут быть произнесены человеческим голосом, Слова вынуждены говорить сами по себе. Процесс - начало и конец Слова.
Между 1970 и 1973 годами Гайсин курсирует между Танжером, Лондоном, Каннами, Венецией и Нью-Йорком, работая над сценарием фильма “Голый Ланч”, режиссером которого намеревался быть Энтони Бэлч, - к сожалению, так и не реализованный проект (Бэлч умер в 1980 году). Он начинает новый роман “Последний Музей”. “Третий Ум” напечатан во Франции в 1976 году, и, в конце концов, выходит в Англии в 1978.
Когда на британском рынке печатных изданий только-только появился модный журнал The Face в одном из его первых номеров была напечатана статья Йона Сэвэджа о влиянии Брайана Гайсина на молодых артистов, которое он описывал как “целую жизнь исследований, определенных уходом от фальшивого сознания”. Всеохватывающий культурный синтез привел Гайсина в мир “Роллинг Стоунз” - Брайан брал Брайана Джонса в Джеджуку в 1967 году. В результате вышла посмертная пластинка “Брайан Джонс представляет Трубы Пана в Джеджуке”, вдохновившая таких известных хамелеонов, как Дэвид Боуи, Ник Рег, Брайан Ино и Дональд Кэммел. “Совсем недавно Throbbing Gristle и Cabaret Voltaire предоставили нам свои работы, показывающие дальнейшее изучение открытий Берроуза/Гайсина... Им удалось пронести с собой “разрезки” из шестидесятых” (Йон Сэвэдж).
В восьмидесятые была создана последняя модель "Машины Мечты", и, похоже, для многих артистов она стала отправной антинаркотической галлюциногенной “настройкой”, которой так не хватало в шестидесятые. “Последний Музей”, посвященный памяти Иэна Соммервиля, погибшего в автокатастрофе в 1976 (отрывки публиковались в различных журналах), был издан таким незначительным тиражом, что является сейчас редкостью. Как и “Процесс”, книга получилась слишком бескомпромиссной и спорной, чтобы стать достоянием “книгомесячных салонных дам”. Первые эксперименты Гайсина с пленками в 1960 году сделали его отцом “Звуковой Поэзии”, со своей классической фразой I AM THAT I AM, произносимой с разными интонациями на пленках, по радио и телефону по всему миру. Он никогда не останавливал экспериментов (вышла также книга расшифровок кассетных интервью Гайсина под редакцией Дженезиса Пи-Орриджа).
Его здоровье в начале восьмидесятых резко ухудшилось. Он говорил друзьям, что подумывает о самоубийстве, только чтобы оборвать физическую боль. Невозмутимый Берроуз заметил: “Если уж кончать жизнь самоубийством, то как малайский Амок. Мочишь без остановки людей на улице, пока кто-нибудь тебя не угробит. Зато можно с собой сразу нескольких ублюдков унести”.
В июле 1986 года с ним связался его американский биограф и сказал, что приедет в Париж в начале августа. “Слишком поздно, - тихо сказал Гайсин. - Я ухожу в субботу”. В воскресенье утром, 13-го июля, сиделка обнаружила его мертвым в квартире на улице Сент-Мартин, где он жил последний год, окруженный молодыми последователями из Psychic TV и друзьями. Знакомством с ним гордился аристократический мир. Он существовал за счет принцесс, герцогов и графов. Его работы уходили главным образом в частные коллекции. При всем этом издатели говорили, что он - художник. Хозяева картинных галерей были убеждены, что он - писатель. За месяц до смерти Гайсин стал Кавалером Ордена Искусств и Изящной Словесности. Это хоть как-то идентифицировало Хассана ибн Саббаха двадцатого века. “Все беды в мир принесли женщины и богоизбранные Евреи ... Моисей, Христос, Маркс, Фрейд и Эйнштейн”,- Гайсин и на смертном одре не мог отделаться от двух своих фобий...
МЫ ЗДЕСЬ, ЧТОБЫ УЙТИ.
МОЖНО ПОТЕРЯТЬ ПАЛЕЦ. МОЖНО ЖИЗНЬ. КАЖДЫЙ ХОТЬ НЕМНОГО ТЕРЯЕТ ЗДЕСЬ НА ПУТИ СКВОЗЬ ЭТУ РАСУ КРЫС...
Монтаж подготовил Алекс Керви
FORE! HASSAN I SABBAH
1998
