SPK - Постиндустриальная стратегия

http://transmission.lenin.ru/index.html

Контроль всеобъемлющ и неискореним, как всеобъемлюща и неискоренима ДНК - материальная проекция Контроля. Война с ДНК как воплощение архетипа войны совершенной и абсолютной остается трепетной мечтой всех онтологических радикалов без исключения.

Только сегодня, в последние несколько лет, мы вплотную приблизились к возможности развязать эту войну, оружием в которой станут генная инженерия и технологии клонирования.

В пространстве общественного воспроизводства, в отличие от воспроизводства биологического, аналогичные технологии стали доступны уже давно. Индустриальная музыка в понимании главного ее идеолога Дженезиса ПиОрриджа именно этим и была - суммой технологий информационной и социокультурной инженерии, идеальным оружием, долженствовавшим стать доступным всем и каждому, без ограничений.

Индустриальная музыка была ликвидирована 23 июня 1981 года с распадом музыкальной группы ПиОрриджа Throbbing Gristle и закрытием его же лейбла Industrial Records. Истинные причины "прекращения миссии" неизвестны до сих пор. Ровно через год, 23 июня 1982 года, увидел свет манифест Храма Психической Юности (thee Temple ov Psychick Youth, TOPY), религиозного ордена, соединявшего в своей практике опыт индустриальной музыки и новационных, демистифицированных магических технологий.

Однако этот путь был принят не всеми. Из неприсоединившихся к новому оккультно-индустриальному движению наиболее яркой сущностью стал австралийский проект SPK - одни из бывших подопечных Industrial Records, выбравшие название, по одной из версий, в честь террористической группировки Sozialistishes Patientenkollektiv. Члены этой группировки - стационарные пациенты берлинской психиатрической клиники - в своем заключении занимались изготовлением взрывчатых веществ и погибли в результате взрыва во время одного из своих экспериментов. Австралийские SPK, также включавшие в свой состав психических девиантов, развили концептуальное наследие берлинских террористов до цельного видения современного им и нам общества. Наиболее полно их идеи были выражены в манифесте "Постиндустриальная стратегия", опубликованном анонимно в 1983 году, в бюллетене Re/Search, номер 6-7. Существуют указания на то, что автором "Постиндустриальной стратегии" является Грэм Ревелл, ныне всемирно известный электронный музыкант, участвующий в написании множества голливудских саундтреков.

Этот документ по сути есть рабочий конспект исследования Жана Бодрийяра "Символический обмен и смерть" (1978), сделанный в контексте явной полемики с ПиОрриджем и критики идей TOPY. Взамен привлекательной пропаганды свободы информации, крайнего индивидуализма и сексуальной раскрепощенности здесь дается развернутый обзор уродливого постмодерного (в терминах документа - постиндустриального) общества, доведенного до состояния атомизации, где Контроль всеобъемлющ и неискореним, как ДНК, а фантомные боли родовых и личных связей заглушаются всеобщей Информационной Перегрузкой, которую тактика индастриала только усугубляет.

Основу постмодерна составляет крайняя степень отчуждения - отчуждение от смерти, отчуждение от Трансцендентного. Это отражается в концепции храмового пространства - в архаических культах оно открыто и свободно перетекает во внешний мир, в христианстве оно изолировано Вратами храма и закрыто от наших взоров. В постмодерном обществе Врата храма наглухо запечатаны и забетонированы. Перед нами манифест обратного прорыва, провозглашение радикального трансцендентализма, открытие Врат смерти - сверление железобетонной кладки, минирование и взрыв.

ОТКРЫТИЕ ВРАТ СМЕРТИ

Истинное значение лозунга " Все мы жиды Германии " - не солидарность, но неизбежность того факта , что эти люди не являются исключением. ЭТА СИТУАЦИЯ - НОРМА. В ЖИЗНИ ВСЕГДА ЕСТЬ МЕСТО СМЕРТИ. SPK не фетишизирует ситуацию. Мы открываем эти Врата смерти.
Стратегия не диалектична - освобождение против контроля , бессознательное против сознательного, отклонение против нормы, сексуальность против воздержания.
Стратегия КАТАСТРОФИЧНА - доведение ситуации до предела.
Стратегия ОБРАЗНА - вооруженность знаками, неприемлемыми для самой системы.
Стратегия АНОНИМНА - отказ от возможности быть еще одной девиантной звездой. Мы норма. Мы сумерки.

ПОСТИНДУСТРИАЛЬНАЯ СТРАТЕГИЯ
(Сумерки Кумиров)

Мишель Фуко, "Надзирать и наказывать": в методике социального контроля ликвидация или изоляция заменены терапией . Невменяемые преступники теперь просто перерабатываются, превращаясь в стандартизированных членов гомогенного общества. И левые, и правые желают приобщиться к ответственности за девиантов и реабилитировать их. Мы не должны этого делать . Наша работа с социальными отклонениями должна поддерживать и усугублять неспособность системы держать свои границы под контролем .

Еще одна иллюзия - то, что атака на постиндустриальный симулякр возможна через высвобождение подсознательного или "психического". Начать с того, что современное понятие подсознательного - просто еще одна метафизическая идея. Первобытные люди не нуждались в этом понятии, потому что у них не было разницы между цивилизованным и животным сознанием. Только вместе с идеей свободы и освобождения у нас возникла потребность во внутреннем Хозяине, и началось отчуждение. Все животные, неуправляемые и образные процессы были объявлены "бессознательными" и тем самым приручены так же, как смерть. Трагедия в том, что любая идея, которая поддерживает такое искусственное разделение, бьет мимо цели. Более того, наивно полагать, что общественный моральный кодекс, создавший "подсознательное", не способен регламентировать и контролировать его так же, как управляет нашей сознательной жизнью. В действительности это и есть наиболее эффективный метод, который используется кодексом в целях самосохранения. Психическое высвобождение само есть системная форма, а не радикальное решение, как показали психоделические эксперименты шестидесятых. Изменение индивида не обязательно приводит к изменению общества.

ПОСТИНДУСТРИАЛЬНЫЙ СИМУЛЯКР

Прошло несколько десятилетий с того времени, когда западная культура могла быть четко определена как индустриальная. Начиная с кризиса перепроизводства тридцатых годов, мы полностью перешли к общественной структуре, управляемой не производством, но воспроизводством, не эквивалентностью, но заменямостью, не товаром, но моделью. Мы живем в постиндустриальном мире. Здесь не продукты труда обмениваются, теряя свою уникальность, но труд и отдых становятся неразделимыми. Здесь не культура продается и покупается, но все культуры симулируют друг друга. Здесь не любовь проституируется, но освобожденная извращенная сексуальность превратилась в обязательство. Наконец, время здесь больше не накопляется, как деньги, но искажается в путанице ностальгии, фетишизма и футуризма.

SPK всегда категорически дистанцировались от таких ярлыков, как "индастриал", поскольку следовали стратегии радикально более эффективной - преемственной индустриальному обществу. Осознание этого отличия жизненно необходимо для любой стратегии - художественной, революционной, террористической. Если этого нет, мы просто продолжаем путать симптом с лечением...
Если индустриальная эра была ярко выраженным капитализмом, то постиндустриальная есть гиперкапитализм. Общество стало автономным и кодифицированным даже в сфере образов. В доиндустриальную эру каждый знак соответствовал определенному сегменту реальности. В индустриальную каждый знак стал эквивалентен другим через посредство денег как формы общественных связей. Сейчас же все знаки стали моделями, каждая из которых определяет общественное воспроизводство, образуя обобщенный кодекс симуляции. Настоящий же ужас в том, что этот процесс не прекращается за воротами фабрики, но проникает в наши дома, нашу любовь и наш разум. Наше время стало полностью планируемым...

Вальтер Беньямин (а позже Мак-Люэн) впервые осознал, что технология является не продуктивной силой, но СУБСТАНЦИЕЙ, первоосновой, ФОРМОЙ нового общества рекламы, информации и структуры коммуникаций. Серийность механического производства абсолютно эквивалентных клонов привела к модельному воспроизводству всех явлений, включая допустимые различия. Эта параметризированная генетическая единица - кодекс - создала все вопросы и все возможные решения. Это ДНК-синтез, контроль за общественным организмом.

СИСТЕМНАЯ СМЕРТЬ

Система выработала особый вид смерти, выверенную систему знаков. Если кладбища и сумасшедшие дома находятся в процессе исчезновения, то лишь потому, что смерть повсюду и ее больше не нужно прятать. Сегодня смерть есть холокост, показательность, концентрация, сенсация. Это комплексный фетишизм смерти как девиации. "Звезды" смерти, такие, как Мэнсон, Джонс и Вьетнам - только часть системного сенсационистского фетишизма. Истинный ужас - это статистическая смерть, побочный продукт стандартизации и терапии. Лекарства и лаборатории - лишь оправдание запрета на обсуждение самого факта смерти.

Из вышесказанного абсолютно ясно, почему все наше внимание сосредоточено на насильственной смерти. Лишь она по-прежнему остается неким актом жертвоприношения - преобразованием реальности во исполнение ВОЛИ группы.

Итак, всякая искусственная смерть есть продукт смерти социальной.

Самоубийство равно убийству (из оригинального манифеста Sozialistisches Patienten Kollektiv).

МАНЕКЕН ДЛЯ ВТОРОЙ КОЖИ

"Сексуальная революция" была не чем иным, как нейтрализацией сексуальности путем распространения ее на все внешние проявления. Это спектакль, императив, рекламирование. Фетиши больше не личностны и не антисоциальны, как у де Сада - они обязательны, они стандартизированны, они недвусмысленны. Недвусмысленность сегодня - не радикальная идея, но фундаментальное требование системы. Мишель Фуко в "Истории cексуальности", том 1, показывает, как "признанными" становятся все сексуальные проявления, включая отклонения. Только таким образом кодекс может стать тотальным. Почитайте Penthouse, колонку писем.

Каждая возможность в сексе каталогизирована каким-нибудь дешевым порнофильмом, чтобы мы могли воспроизводить ее в собственной личной жизни.
Тело стало полностью сексуализированным - без всяких личностных качеств. Нагота сексуально обесценена, тело превратилось в манекен для фиксации знаков - одежды, косметики, мебели, ресторана, автомобиля и так далее. Тело фетишизировано как совокупность масок; идеалом тела стала просто фигура из рекламы, фрагментированная и воссозданная как модель.

Единственная возможность противодействия этой тотальности - шокирующая демонстрация искалеченных, больных, деформированных, мертвых тел. Отсюда - наша исчерпывающая коллекция отвратительной плоти. Это не наша мания - это всего лишь истинное лицо маниакального кодекса.
Маркузе назвал эту сексуальную революцию "подавляющей десублимацией". Она больше не агрессивна и не нацелена на гениталии, она стала тоньше и вовлекает нас в игру. Смерть - единственная возможная порнография для этой системы... радикальной сексуальности не существует...

ОДЕРЖИМОСТЬ НОВИЗНОЙ

Требование истинности информации означает возврат в доиндустриальный строй. Реальности больше не существует, то есть все реально и все нереально. Объекты больше не отражают ни реальности, ни информации. И то, и другое уже является результатом отбора, монтажа, съемки. Сообщения являются не источниками информации, но тестами - тестами правильности интерпретирования кодекса согласно кодексу в целях сохранения кодекса. Поэтому проблема КОНТРОЛЯ - не в наблюдении, не в пропаганде и не в паранойе. Она во властном влиянии, подчинении и расширении во все сферы жизни, в инкорпорации кодекса в само мертвое тело (ср. по Бодрийяру: "лейкемизация" всей общественной структуры, 103).

В современном мире ценности не трансформируются со временем - миф о прогрессе - но произвольно и непредсказуемо взаимозаменяются. В этом процессе искусство и жизнь стали симулировать друг друга. Грань между реальным и воображаемым стерта; коммерция, политика и наука действуют скорее в области эстетики, чем в реальности в ее старом понимании. Символы стали новой формой власти - в идеологии, в личных отношениях, в рекламе. В политике, как и в искусстве и культуре, одержимость новизной ограничена таким темпом изменений, какой приемлем для неизменности существующего порядка. Наша жизнь также участвует в этом воспроизводстве, будучи сотворенной в соответствии с кодексом моделей/поведения. "Вопрос только, не является ли мифом сама его операциональность, не является ли мифом сама ДНК" (Жан Бодрийяр, "Символический обмен и смерть", с.131)

Мы живем в начале эпохи, которую история назовет новым средневековьем. Но в отличие от Средних Веков, характеризовавшихся сокрытием информации, мы страдаем от почти полной противоположности - от информационной перегрузки. Требование доступа к информации не радикально - оно означает требование именно того, чем уже затопляет нас система.

АДМИНИСТРИРОВАНИЕ СМЕРТИ

Мы живем в тотальной эволюционистской фикции: с верой в вечное накопление и прогресс посредством капитализма, с верой в бесконечный поиск правды посредством науки, с верой в контроль от колыбели к могиле посредством общественного управления. Таким образом, основой порядка, преобладающего в обществе, является не экономика, но продуманное управление жизнью и смертью. Всем, от контроля над рождаемостью до контроля над смертностью, распоряжается та же система уничтожения. Однако реальная смерть ей больше не нужна - действует принцип насильственного выживания , нарушить который может только хладнокровно совершенное самоубийство. Общество постиндустриальной эры - это общество медленной смерти, время в котором полностью планируется, все члены которого являются (не)осознанными получателями односторонних даров трудоустройства, социального обеспечения, материально-сексуального стимулирования, но прежде всего - непрестанных напоминаний о том, как нужно выглядеть, действовать и думать. Это жизнь в смерти.

Власть в конечном счете всегда основана на властном праве предать смерти - реальной, грозящей или символической. В Современности это право реализуется символически через натурализацию, то есть МЕДИКАЛИЗАЦИЮ жизни и смерти. В "первобытных" обществах смерть рассматривалась как форма социальных отношений. Таким образом, коллективные церемонии инициации и жертвенные ритуалы были социальным рождением и, соответственно, социальной смертью. "Индивид" никогда не рождался и никогда не предавался смерти. Такой символический обмен снимает противоречие между жизнью и смертью (то есть натуралистскую концепцию, которая есть лишь часть современного научного идеализма), и тем самым снимает также противоречие между реальным и воображаемым. Мы же вместо этого автономизируем смерть как судьбу индивида, тем самым избавляя общество от основной доли ответственности.